Амурские зарисовки: крах и начало возрождения
Юлия Шутова. Информационный отдел Хабаровской епархии.
30.10.2012
Встреча с настоятелем прихода преподобного Серафима Саровского иереем Алексеем Лавренюком состоялась после Всенощного бдения. Расположившись в комнате, способной превратиться в священническую, класс воскресной школы, место для репетиции клироса и, как оказалось, и приема приезжих редакторов, мы поговорили о жизни… Прихода, верующих, горожан, города? Наверно, просто, о жизни… Разве есть более точное понятие, отражающее каждое движение и дыхание в этом мире? Сложный разговор получился у меня с батюшкой, чьи живые глаза и добрая улыбка не может, думается, оставить равнодушным никого в этом городе. Сложный и одновременно простой.
Амурск – город молодой, чуть за пятьдесят, творение строителей коммунизма, потерпевшее крах, искалеченное осколками империи, погребенное под руинами системы. Должно быть, показательный пример устроения дома на песке, а не камне. Город только начал оживать, несколько лет назад он представлял себе печальную картину: пустые дома (сохранившиеся до сих пор), мусор, который отчаявшиеся горожане бросали прямо в окна, стаи бродячих собак. Люди в одночасье потеряли все: работу, стабильность, уверенность в завтрашнем дне, — смысл жизни, который они тесно связывали с идеологией. В чем трагедия советского человека? Он привык к тому, что за него уже все распланировано, все решено: исполняй, не думай. А сейчас, когда вся эта системная идеология рухнула, человек оказался перед пугающей его перспективой: он сам должен нести ответственность за свою жизнь, принимать решения, совершать поступки. В это смутное время одни люди выживали другие – наживались на них, поэтому на Церковь здесь тоже смотрели как на очередной инструмент «оболванивания». Озлобленные и уставшие, они добровольно уходили от света.
«Мне повезло, — улыбается отец Алексей. – Я застал момент краха и начала возрождения. Главное сейчас – навести порядок в душе, ведь если нет там мирного устроения, то и внешнее приобретает уродливые формы. Мир преобразится, если преобразимся мы сами».
Смотрю на людей, терпеливо созидающих, пусть по крупицам, так что же, все то, что оказалось мертвым, то, что тлело и разлагалось, увлекая за собой то немногое, что было живо. Смотрю и понимаю: пока есть стремление творить, город будет жить. Пусть многие взрослые не ходят в храм, но они привели детей в воскресную школу, потому, что интуитивно чувствуют путь спасения. Пусть ссылаются на нехватку времени, но, когда постигает разочарование и скорбь, идут в церковь, чтобы обратиться к Богу. Может, пройдет еще немного времени, и мы будем приходить к Нему не только от скорбей, но от избытка радости, в которой мы так часто Его забываем.
Зная, что отец Алексей окормляет заключенных исправительной колонии, находящейся недалеко от Амурска, я задала вопрос: «А с кем легче говорить о Боге? С заключенными или «обычными» людьми?». На секунду батюшка задумался: «В тюрьме, конечно, очень тяжелая жизнь. Но в большинстве своем слушатели – благодарные. Почему? Там люди поставлены в иные условия, которые способствуют размышлениям о себе и содеянном. В отличие от людей «на воле», они вырваны из привычного ритма жизни, отгорожены, пусть и таким способом, от житейской суеты, оставшись один на один со своей совестью. А потому остро чувствуют то, что другие оставляют на потом, забывая, что это и есть самое главное».
Разговор затянулся за полночь: разве можно за пару часов рассказать обо всем, что происходит? « А у нас теперь в городе клумбы есть, цветы весной и летом! И бордюры!». Молча смотрю на затейливый узор на полу комнаты, осознавая: разучились радоваться простым вещам, в вечном недовольстве «ой, синее, а я хотел красное», слышится мне трагедия человека, не осознающего бессмысленность протекающего бытия.
«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». (Иоан.12:24) И пусть плод еще только пробивается, сквозь толщу грунта молодыми робкими ростками, для меня Амурск, переживший крах и начинающий возрождение, останется в памяти городскими цветами, разрушающими своею трепетной красотой укоренившееся название – «город – призрак».
Да простит меня дорогой читатель, не могу не показать фото отца Алексея и его семьи: матушки, трех чудных дочерей … и прихожан (в следующем посте фото с Божественной Литургии), потому как знаю, — это тоже семья.
